Тема экстремизма и международного терроризма по-прежнему актуальна не только для Казахстана, но и других постсоветских стран. В этой связи значительный интерес представляет опыт стран Западной Европы по ее исследованию, рассказать о котором журналист zakon.kz попросил социолога Розу Абдрахиеву.
— Роза Маратовна, если я не ошибаюсь, тему экстремизма и международного терроризма вы изучали в Великобритании. Вообще, насколько глубоко она исследована в западном академическом сообществе?
— Страны Западной Европы имеют богатый практический опыт и базу данных в сфере борьбы с псевдорелигиозным экстремизмом и терроризмом, что является основой для проведения различных анализов и исследовательских работ. Там данная тема там весьма актуальна, она обсуждается и анализируется среди социологов, политологов, психологов, религиоведов, юристов и других экспертов. Ее изучают с точки зрения социальных проблем общества, психологических проблем личности, нарушения и защиты прав человека, восприятия и отношения к верующим в Европе, эффективности используемой терминологии. Эти исследования крайне важны для разработки государственных программ по борьбе с терроризмом.
— Что за проблема терминологии?
— За многие годы исследований по этой теме академическое сообщество не смогло выработать какой-либо единой позиции, по крайней мере, в отношении общего определения таких ключевых понятий, как «экстремизм» и «радикализация».
Кроме того, мнение каждого исследователя или эксперта относительно определения терминов субъективно, а иногда они противоречат друг другу. Такая расплывчатость или множественность определений обычно характерна для изучения социально-политических явлений, таких как национализм, секуляризм и прочее.
Однако цель исследования экстремизма и терроризма выходит далеко за рамки чисто академического интереса, поскольку в этом случае предметом исследования является негативно оцениваемое явление, с которым ведется борьба во имя обеспечения общественного блага в самом широком смысле этого слова и в различных аспектах – начиная от безопасности граждан в их повседневной жизни, и заканчивая вопросами геополитики и мировой экономики.
Иначе говоря, по сравнению с другими социальными явлениями, исследования феномена экстремизма и процесса радикализации носят гораздо более практический характер и одна из задач этих исследований – создание конкретных идеологических продуктов для максимально широкого использования в профилактической работе.
— У вас есть конкретные примеры из современной западной практики?
— Приведу пример с Великобританией. Рядом исследователей был проведен анализ терминологии, используемой официальными органами Великобритании в их стратегических документах по борьбе с псевдорелигиозным экстремизмом и терроризмом.
Авторы отмечают, что в документах термин «радикализация» имел только общее описание, и не подразумевал разделения на идеологическую и поведенческую радикализацию, хотя это различие имеет огромное практическое значение в подходах к дерадикализации.
Конечно, теоретически можно объединить два термина в одно определение, но на практике этот обобщенный подход привел к неправильным представлениям и к ряду провалов в политике британского государства в сфере религии.
То же самое касается и терминов «насильственный экстремизм» и «ненасильственный экстремизм». «Ненасильственный экстремизм» в основном определяется как экстремизм без элементов насилия. Однако на практике возникает важный вопрос о границах между этими двумя явлениями.
То есть исследователи не смогли найти конкретного и ясного ответа на вопрос, где заканчивается ненасильственный экстремизм и начинается насильственный.
Более того, я хотела бы привести в пример другое определение «ненасильственного экстремизма», данного британским правительством. В одном из стратегических документов говорится, что ненасильственный экстремизм является проявлением несогласия и выступлением против «фундаментальных британских ценностей», которые включают «демократию, верховенство закона, свободу личности» и так далее. По мнению некоторых ученых, это определение является спорным, и вызывает множество вопросов.
Современные западные авторы также обращают внимание на такие понятия как «безопасное пространство», «уязвимость» и «уязвимые группы», используемые в официальном стратегическом документе правительства Великобритании, который называется “Prevent Duty”.
На самом деле, эти термины на практике имеют тесную взаимосвязь. Другими словами, защита и обеспечение безопасного пространства предназначены для уязвимых групп. Интересно, что обеспечение безопасного пространства по стратегии Prevent актуально даже для детей дошкольного, школьного возраста, а также для студентов высших учебных заведений.
Хотя термин «безопасное пространство» ясно дает понять, что мы говорим о физическом пространстве и месте, где люди должны чувствовать себя в безопасности, однако на практике это означало защиту уязвимых людей от возможных оскорблений и негативной реакции со стороны других людей, что привело к неоднозначным результатам на практике.
— К каким, например?
— Изначально в данной стратегии многие социальные группы были широко определены как уязвимые, и были даны 22 характеристики, которые определяют человека как «уязвимого», что было включено в британскую Концепцию оценки уязвимости.
По этим характеристикам подростки автоматически попадали в уязвимую группу. Иначе говоря, их считали «потенциальными радикалами», представляющими угрозу для общества. С психологической точки зрения подростки в их возрасте действительно склонны вести себя подобным образом, однако определение их как «потенциальных радикалов» вряд ли может быть правильным.
И это заставляет серьезно задуматься о последствиях таких подходов. Однако после анализа серии взрывов в Великобритании Палата общин заявила, что предсказать потенциально уязвимых людей практически невозможно. Таким образом, неточность в определениях привела к дальнейшим трудностям в реализации стратегической программы.
В этом контексте важно отметить, что проблема с основными определениями в рамках противодействия религиозному экстремизму и терроризму встречается и в странах СНГ – в странах Центральной Азии, включая наш Казахстан, а также в Азербайджане и Российской Федерации.
— С уязвимыми группами все сложно, как я понимаю. Но все-таки, можно ли выделить основные факторы, влияющие на превращение нормального человека в террориста?
— Существуют различные факторы, которые играют важную роль в превращении обычного человека в экстремиста. В целом факторы, влияющие на появление террористов в европейских странах, можно разделить на три типа: травматический опыт, триггерные факторы и факторы возможностей.
Первый фактор — травматический опыт включает кризис самоидентификации человека – кризис мусульманской идентичности. Например, когда человек сталкивается с дискриминацией со стороны немусульманского общества, среды, в которой он живет и общается.
Второй, «триггерный фактор» — это возможное появление в жизни человека некоего лидера с радикальными идеями. Отсюда могут возникнуть заблуждения и вера в миф о «джихаде» (в интерпретации экстремистских идеологов). Возможны провокационные действия со стороны окружающего общества или ошибки со стороны властей. В итоге у человека возникает желание совершать активные действия.
Третий фактор – «фактор возможностей» включает Интернет (социальные сети, веб-сайты и т.д.), или определенные установленные места, такие как университеты, тюрьмы и другие, где постоянно скапливаются люди.
Однако роль вышеперечисленных факторов может различаться от страны к стране, а иногда даже от индивида к индивиду. Это может быть также связано с более широким комплексом социальных факторов.
— Что представляет собой стратегия борьбы с международным терроризмом в странах Западной Европы и отличается ли она от стратегий других стран, например, арабских?
— Страны Западной Европы одна за другой начали активно разрабатывать свои стратегии борьбы с международным терроризмом после событий 11 сентября 2001 года. Эти стратегии в основном включали как жесткие, так и мягкие методы борьбы с радикализацией, профилактические меры среди уязвимых групп населения, институциональные реформы в этой ответственной сфере, а также методы дерадикализации, которые включают в том числе сотрудничество и диалог с местным мусульманским сообществом.
— Как вы думаете, на что конкретно мы должны обращать внимание для предотвращения радикализации общества?
— Как показал опыт Франции, мы никоим образом не можем игнорировать идеологическую составляющую радикализации, когда мы с ней боремся.
Суть радикализации – искаженная идеология, искаженное толкование исламской религии. Чтобы бороться с неправильной идеологией, по принципу «от противного», необходимо определение правильной интерпретации религии. Здесь принципиально важно взаимодействие между светскими специалистами и религиозными учеными-богословами.
Другими словами, идеологию можно победить только идеологией. Это означает, что мы должны говорить не только о том, что неправильно, но и о том, что является правильным пониманием религии, и каким должен быть позитивный верующий.